Предисловие к русскому переводу

Школа в традициях Четвертого Пути «ПУЛЬСАР»

Литература

Плоть и кость дзен

Сто одна история о дзен

Предисловие к русскому переводу

Дзэн-буддизм. Кому-то из нас повезло соприкоснуться с ним через книги Дж. Сэлинджера (особенно ярко выражен он в рассказе “Тедди” [1]), кому-то встречались безымянные самиздатские переводы с английского и японского — даже искаженные многочисленными перепечатками, они излучали мягкую нежность отношения к действительности, демонстрировали полное отсутствие страха смерти, природную непосредственность, ошеломляющий юмор. Некоторым повезло ощутить дух дзэн в японской поэзии — в маленьких, но каких-то очень емких трехстрочных стихотворениях хайкю (хокку) и пятистрочных танка.

Мы не перестаем восхищаться китайской и японской живописью, их крохотными, но такими удивительно живыми фигурками, бережно вырезанными из дерева, кости или камня. Дивимся мастерству, не представляя, откуда при этой скупой изобразительной манере такая в них красота. И дело тут не просто в прославленном трудолюбии мастеров Востока — нет; это упорная, многолетняя перестройка себя, это выжигание из своего индивидуального эго всего шлака, который отделяет нас от Вселенской Души. Это - дзэн.

Современный учитель дзэн Д.Т.Судзуки (1870-1966), сам прошедший подготовку в дзэнском монастыре и испытавший просветление в результате упорной медитации над коаном именно так, как рассказывают об этом многие истории этой книги — пишет, что главное стремление японского художника — это тесно сродниться с Жизнью, “все порождающей, всепроникающей и все одушевляющей”, сродниться с духом дзэн. Даже овладев всей необходимой в его профессии техникой, он не может на этом остановиться, ибо еще испытывает недостаток чего-то важного. После многих лет отработки техники великих мастеров художник вдруг замечает, что эта техника сковывает его, что он не творит, а только подражает. И вот тогда он может пойти к мастеру дзэн и попросить, чтобы тот ввел его в свое святилище. Когда дзэн осознается, то дух его воплощается у художника — в живописи, у скульптора — в скульптуре, у танцора — в танце, у садовника — в устройстве сада... [3, стр. 58].

Само слово “дзэн” (кит. “чань”), как и ряд смежных терминов разъясняется далее составителями книги. Поэтому, чтобы не нарушать их изложение, здесь имеет смысл говорить лишь о тех аспектах дзэн, которые не затронуты ими в полной мере. Вот, как понимает дзэн-буддизм Д. Т. Судзуки:

“Чтобы быть хорошими дзэн-буддистами, недостаточно [только] следовать учению основателя: мы должны испытать то, что испытал Будда. Если мы просто следуем учению, то это учение, — каким бы возвышенным и благородным оно ни было, — не становится нашим собственным. Будда не хотел, чтобы его ученики слепо следовали его учению. Он хотел, чтобы ученики испытали то же, что испытал он сам, и чтобы каждый из них подтверждал его учение в своем личном опыте. Поэтому опыт в буддизме важнее его учения” [3, стр. 90].

Принято считать, что дзэн парадоксален. Да, с нашей привычной, логически обусловленной точки зрения, это именно так. Мы как-то привыкли считать свое восприятие верхом совершенства. Однако, если предположить его несовершенным и начать терпеливо улучшать его, то вдруг оказывается, что парадокс — это сама жизнь, что именно в парадоксе предельно сжато реализуется один из основных принципов буддизма: не отдавать предпочтения ни одной из крайностей, всегда допуская обе противоположности сразу. Тех, кто не мог усвоить этот принцип, Будда ничему не учил дальше, считая, что учение в таком случае только вредно.

Эта книга открывает нам именно такое, внешне парадоксальное мышление дзэн. Некоторые ее истории могут показаться нам примитивными, некоторые — наоборот, слишком трудными для понимания. Но если мы будем помнить, что все они много столетий служили предметом размышлений несчетному числу монахов и мирян — возможно, что мы, не торопясь с выводами, станем задумываться над ними и сами.

При этом надо помнить, что если Будда порицал многословие и требовал от учеников выражать мысли лаконично, то в дзэн лаконизм доводится до крайнего предела (а порой, наверно, и дальше). За любым вопросом ученика дзэн, сколь бы простым он нам не казался сейчас, обычно стояли многие часы упорных размышлений. Именно поэтому и мог ученик испытать просветление после ответа мастера. Сам учитель часто облекал свою мысль в такую форму, чтобы, разгадывая иносказание, ученик как бы самостоятельно доходил до сути (вспомним притчи Христа). Впрочем, мастер мог сказать и фразу, не имеющую никакого отношения к вопросу ученика, там, где просто ощущал необходимость выразить свое состояние в этот момент. Возьмем для примера ставшую в нашей литературе хрестоматийной фразу одного из китайских учителей IX в. о том, что идущие по духовному пути ученики должны решительно уничтожать любое встающее перед ними препятствие: “Встретив Будду — убейте Будду, встретив патриарха — убейте патриарха!” — это часто еще понимается едва ли не буквально, будто ничто не свято на пути к постижению Истины. Вероятно, необходимо подчеркнуть, что ищущий просветления может и должен убивать лишь стереотипы в своем мышлении, ибо любой стереотип блокирует интуитивное постижение истины.

Если попытаться выделить главные понятия, стоящие в этой книге за словом, “дзэн”, то получится примерно следующее. Дзэн — это:

— учение о просветлении или познании своей истинной сущности (природы Будды);

— образ жизни, воплощающий это просветление;

— субъективное понимание правильного, “дзэнского” поведения; и, наконец,

— сама наша истинная природа, текущий через нас поток единого Бытия.

Практика дзэн предполагает постоянную медитацию. Это может быть классической сидячей медитацией, известной на Востоке задолго до Будды и применявшейся там практически во всех духовных традициях. Значение ее в одном, ставшим потом в Японии классическом, варианте (дзадзэн) особенно подчеркивал основатель одного из двух главных направлений японского дзэн-буддизма, позднейшего из них, но более многочисленного теперь, секты Сото, - Догэн (1200-1253). Он считал медитацию дзадзэн не только путем к просветлению, но, при правильной ее организации — уже самим просветлением! Это значит, что если человек может спокойно сидеть со скрещенными ногами, прямыми позвоночником и головой, с открытыми глазами, медленно и равномерно дыша, отключив логическое мышление и внутренний диалог, то он находится в полной гармонии с пространством и временем (именно в нем они сливаются вместе), и в сознании его пребывает праджня — абсолютная мудрость, выходящая за рамки нашего обычного сознания. Появление эмоций, страстей, логических рассуждении или внутреннего диалога нарушает это состояние.

Вообще же сидячая медитация считалась подготовительным средством к медитации постоянной, ежеминутной — полным опознаванием окружающей обстановки и неотделимого от нее внутреннего состояния субъекта, а при работе — полном сосредоточением на выполняемом деле, полным слиянием с ним, достигаемым в том же состоянии ума, что и при медитации сидячей. Такую практику особенно рекомендовал шестой чаньский патриарх Хуэйнэн (VI в.), вообще отрицавший пользу сидячей медитации. В дальнейшем это направление было развито выдающимся чаньским учителем Линьцзы (ум. в 867 г.), от которого ведет свое начало первое направление японского дзэн-буддизма, секта Ринзай. Линьцзы считал, что наша истинная природа неизбежно проявляется по мере очищения нашего сознания в практической жизни при строгом соблюдении заветов Будды. Стремление к просветлению точно так же скрывает от нас нашу истинную природу, как и мирские стремления и привязанности. “Когда Дхарма [Учение] понимается искренне, полностью и экзистенциально (в самой своей жизни), то мы, живя этой жизнью, находим, что в ней нет ничего недостающего. Все самое важное, все, что нам нужно, находится здесь — с нами и в нас” [3, стр. 64]. Эта школа практикует сидячую медитацию значительно меньше, чем Сото; учителя Ринзай уделяют большое внимание стимуляции пробуждения истинного сознания у ученика, проверкам его реакции; например, практикуется быстрый обмен короткими фразами — мондо — отрабатывающий спонтанную реакцию ученика, а также концентрация ученика над коаном, специфической задачей, процесс решения которой приводит к раскрытию сознания. В книге больше представлена именно школа Ринзай.

Хотя мировоззрение дзэн и далеко от принятого у нас рационально-материалистического мировоззрения, но дзэнский подход к действительности доказал свою исключительную практичность, и достигнутые на его основе успехи в сфере воспитания и обучения вызвали огромные интерес к нему психологов и социологов, особенно занимающихся вопросами психотренинга и психорегуляции. Отдельное место занимает в этом направлении основополагающая монография Н.В.Абаева [2], содержащая глубокий социально-исторический анализ предмета, а также выполненные автором выборочные переводы оригинальных текстов речей Хуэйнэна и Линьцзы, разъясняющих их взгляды.

Является ли эта книга просто интересным памятником старинной литературы дзэн-буддизма или же она может служить нам руководством по самовоспитанию точно так же, как и ученикам древности? Может ли дзэн гармонизовать нашу современную жизнь? Или как-то улучшить и обогатить ее? Читатели смогут найти собственные ответы на эти вопрос, и ответы эти будут далеко не одинаковы. Подчеркнем важную особенность, которая на Востоке считается аксиоматичной настолько, что даже не всегда упоминается (как, например, в этой книге), и которая часто упускается из виду европейским мышлением, и до последнего времени почти не учитывалась у нас при изучении философии, метафизики и различных искусств Востока. То успокоенное, глубоко медитативное состояние ума, когда в нас пребывает трансцендентальная мудрость праджня, достигается лишь при естественном соблюдении нами морально-этических норм, лежащих в основе всех религий и отражающих гармонию человеческого бытия, нераздельного с бытием всей Природы. Предельно кратко эти нормы формулирует нравственный кодекс буддистов-мирян панча-шила ("пять нравственных добродетелей"): не причинять насилия, не стяжать вещей, не лгать, не прелюбодействовать, не употреблять опьяняющих сознание веществ. Для монахов к этим правилам добавлялись еще много десятков других.

Для ученика обязательны постоянные самонаблюдение и учет всех отступлений от этих правил — делом, словом или мыслью. Вечером перед сном — самоотчет. Порой проходили годы, прежде, чем наставник убеждался в моральной готовности ученика и давал ему индивидуальное задание по медитации из тех, что приводятся во второй и четвертой частях книги. Такое постепенное утверждение себя в этих основах бытия, очищая наше сознание, как бы подводит нас вплотную к нашей подлинной, божественной природе, а медитация же дает возможность ощутить ее.

Ощутить в себе Бога и значит реализовать дзэн.

1. Дж.Д.Сэлинджер. Над пропастью во ржи. Повести. Девять рассказов. — М.: Художественная литература, 1983.

2. Н.В.Абаев. Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае. — Новосибирск: Наука, 1989.

3. D.T.Suzuki. The Awakening of Zen.— L.: Shambhala, 1980.